Памяти польского сказочника Чеслава Янчарского

Краснодар. 29 мая. - Кубань-шоу. Эксклюзив.

ОДА О МАРИУШЕ

Он был десятым. Нет, не по предназначению. По счету. Очередным, так сказать. Ждали девочку. Говорю вам, мечтали о голубоглазой красавице. До него – все девять – темноволосые мальчуганы. Врачи, видать, напутали. Наплели. Обнадежили. Ребеночку уже и имя придумали. Дитя шевелило ножкой в материнском чреве, торопя свое рождение. Ольга (матушка) говорила с придыханием, поглаживая ладонью надувшийся живот: «Мария, успокойся. Милая моя, не безобразничай».

Представьте изумление роженицы, когда вместо очаровательной девчушки на свет появился хиленький мальчик. Отец тут же слинял. Честное слово. Как пыль сгинул где-то за пределами Польши. Писала письма. Разыскивала беглеца в далеких странах. Долго, и терпеливо посылала она конверты с просьбами найти нерадивого муженька.

Ответ пришел из Замбии. Нет, Того. Точно. Ох, олять напутал. Зимбабве. Марка - на послании какой-то символ с буквой “R”. Руанда! Ну, конечно! Как я мог забыть. Короче говоря, СтанИслав (папаша)… Нет, не СтанИслав. ВладИслав, что ли? Не смотрите на его отчество. Это дедово. Павел Вожиха – дедушка. У Мариуша фамилия матери. Свадьба? Они были бедны. Да и жили в Варшаве на птичьих правах. Никаких торжеств. Никаких подписей. Встретились и жили двенадцать лет вместе. До поры. Так вот, батюшка отбрыкнулся от всех разом.

Мариуша? Братья? Не любили. Лишний. Вечно в синяках. Болезненный ребенок. То нога. То рука. Нет, сдачи не давал. Мстительность считал главным из пороков. Ольга? Жила себе и жила – мол, как-нибудь уж наладится. А сыновья - младшего и так, и сяк, и в лоб и по губам. Марией Магдаленой дразнили. И не только. То уродцем, то девчонкой, то Несмеяной величали.

«Ну, же бука! Хочешь, вместе поиграем?» - спрашивали братья хором. Отвечал: «Хочу». – Они: «А зачем ты нам?» - хихикали. Забирался под одеяло. Плакал. Мама смотрела: «Ну, что за плакса растет? Ничего и не скажешь – истинный Бог - Мария». Скрывал красные очи. Терпеливый. Молчал. В ссоры не вступал. Семейство грызет друг друга, кусает, а младшенький уйдет в сторонку и удивляется. Глядит ясным взором. Охает-вздыхает.

Тайком к соседям. На цыпочках. «Книжку». - шепчет. – «Жалестную. Добрую. Чтоб справедливость, и злу по башке. Бац! Бац!» - и обратно со стопкой. Читал ночью. На кухне. Лампочку включит, и взахлеб. «Маугли», «Убить пересмешника». Восемь лет, а каков!

Никому не завидовал. Задумается, разве что, погрустит вечером у окошка: «Улететь на юг. Превратиться в совсем малюсенького и на спину к ласточке. Расправит крылья черно-белая птица и унесет за горизонт».

Мечтательно взглянет на улицу. Поманит пальчиком летуна. Промчит секунда – белоснежный голубь ударяется в стекло и дружелюбно курлычет. Распахнет Мариуш окно, возьмет в руки крылатого и к сердцу прижмет. А сзади по уху – бабах. Ольга – руки в боки. Насупилась. Буря! Голубка в небеса. Сыночка – ремнем! Раз-два – по спинке узенькой. По задку с размаху. Братья довольны: «Поделом! Дурачок ты наш».

Снова в слезы. Не при всех, конечно. В потаенном уголочке спрячется – и потекли капельки по личику. Горькие-горькие. Заметят – щелбан. Старший подзуживает: «Еще леща. Не жалей. Сильнее. В лобешник!. Ну, кто так бьет?» Прячется от тычков за прозрачными пальчиками – а толку-то? – все пинают и пинают. Разинут рты по-медвежьи и – снова – «Маша», «Маруся» да Магдалена».

Восемнадцать стукнуло – взял и ушел. Зачерпнул все вещи и в заплечный мешок с размаху. Попрощался? Нет! Плюнул на дверь и бегом прочь! Скорее-скорее! Галопом. Спотыкался. Падал. Вставал и продолжал бег. Дыхание сбивалось, но не останавливался Мариуш, не оглядывался.

Нашлись добрые люди – приютили. Долго расспрашивали. Не желал вспоминать. Выдумал что-то, нафантазировал. Комнату выделили. Учить отправили. Сходился с людьми легко. С удовольствием. Помогал беззаветно. Все ему руки протягивали. Мол, привет, друг.

Школа. Университет. Выучился. В политику ударился. Враги? Да-да. Из-за угла смотрели. Юноша ужимчивый, изворотливый – везло. Но раз на раз, как полагается. То фашисты, то коммунисты. Еврей? Грек? Кто их разберет. Думаю, поляк. Не за то гнобили. Просто для острастки.

Озлобился самую малость. Обиделся, но простил. Отпустил. Отвечать не стал. И вот, после, как-то сами собой, отстали. Перетерпел. А друзьями дорожил и не разбрасывался. Вместе сражались. Отбились. До новой напасти, увы.

Ведь были и лицемеры. Улыбаются мило, соглашаются, а сами - за спиной козни плетут, капканы расставляют. Верил всем. Обманывали часто. И в который раз – грусть-печаль навязчивая.

Что случилось? Один из таких - на друга его лучшего докладную состряпал. За слова. За правду. За убеждения. В тюрьму. В камеру. «Враг государства» - клеймом на плече. Избивали. От всего отречься требовали.

Младший Вожиха кликнул голубку. Выкрала птица ключ у спящего стражника, и сбежал товарищ из острога. Умчали из Польши. Куда отправились? В Россию. Инкогнито. Документы? Поддельные, разумеется. Москва, Россия. На ломаном русском. По подвалам. Общежитиям. Лишения. Поиски. Скитания.

Случайно, уверяю! Абсолютно, случайно. Схватили их поляки. Разведчики. Друга – сразу. Молил Мариуш: «Растерзайте меня. За место него! Прошу! Умоляю!» В голову. Умер мгновенно. И тот, что предал, пал в перестрелке. Вновь побили Вожиху. Выстрелили в спину и бросили в реку. Выжил! Застряла пуля в куртке. Выручили лебеди белые. Выбросили на берег. Обосновался в лесу. Звери пищу добывали. Грибы, ягоды и прочие лакомства. Поправился, и на передовую!

Покинул чащу. Раскрыл себя. Признался, кто он есть. Поведал о беззаконии. Правда распространилась по миру. Написал книгу. Разбогател. Только на чужбине. Тело в Москве, а сердце по Варшаве бродит.

Узнали власти. «Не пускать!» - разгневался правитель. «Убить?» - вопрошал палач. Красноречиво кивнул тайный полицай. Отправились секретные агенты... Что? Да-да, в Москву. Ворвались в дом. Да не успели. Изрешетили стены только. Пусто! Никого. Предупредили друзья-товарищи.

Взгромоздился на журавля и - ночью мимо радаров. Мимо пограничников. Боязно! Ох, как боязно. Долетели благополучно. Приземлились. Поцеловал помощника пернатого и отпустил того восвояси.

Созвал друзей. Школьных. Университетских. Соратников политических. Тут же к владыке - казнили ирода. Не стал Мариуш имератором. Отрекся от трона. Более достойному оставил. Знаменит! Богат! Хватит. Достаточно.

Мир наступил, а он кручинится. Братья вспомнили. Просят о встрече. «Нет!» - говорит. Твердо. Решительно. Издеваются. Женами, детишками хвастаются. Вроде пора, а он один-одинешенек. Злорадствуют. Больнее делают. Раны бередят. Махнул рукой на проклятых и промолчал.

И вдруг, по озеру идет. Краса! Ах, краса. Белокурая. Голубоглазая. То ли дева. То ли цапля. Не отгадаешь. Поплыл за ней. Схватил за крыло. Не вырывалась, а наоборот - поддалась. Обернулась в прелестную девочку. Мгновение – годик. Второе – еще один. Дошло до двадцати - и замерло время.

Поцеловались. Обнялись. Месяц-два и поженились. Гуляли. Я вам скажу, знатно гудели. Матушка на свадьбу просилась – не пустили. Братья

прорвались – выгнали. Папашка – не объявился, да и пес с ним. Год прошел – дочурка. Два – вторая. Три – сынок. А дальше - и внуки, и правнуки, но об этом уже другие расскажут.

Дмитрий Шутов, Джеймс Кин